Паутинка становится всё длиннее – ветер её сильнее рвёт.
Паучок ногами за землю держится, крепко вцепился.
Раз, два, три! – пошёл паучок против ветра. Откусил прицепленный конец. Рвануло порывом, оторвало паучка от земли. Полетели. Живей разматывай паутинку!
Поднимается воздушный шарик… Летит высоко над травой, над кустами.
Пилот глядит сверху: где бы спуститься?
Лес внизу, речка. Дальше, дальше!
Вот какой-то дворик, мухи вьются над кучей навоза. Стоп! Вниз!
Пилот паутинку под себя сматывает, катает лапками в шарик. Воздушный шарик всё ниже, ниже… Готово: посадка!
Кончиком паутинки зацепился за травку – приземлился!
Тут можно спокойно зажить своим домком.
Когда много таких паучков и их паутинок летает по воздуху – а это бывает осенью в хорошую сухую погоду, – в деревнях говорят: настало бабье лето. Серебрятся седые волосы осени…
Жёлтенькие пеночки стайкой кочевали по лесу. С дерева на дерево, с куста на куст. Каждое дерево, каждый куст облазят, обшарят снизу доверху. Где червячка, где жучка, бабочку найдут под листом, на коре, в скважине – всё подберут, вытащат.
«Тюить! Тюить!» – тревожно пискнула одна из птичек. Все сразу насторожились и увидели: внизу, прячась между корнями деревьев, то мелькая тёмной спиной, то исчезая в валежнике, крадётся хищный горностай. Его узкое тело извивается змеей, злые глазки сверкают в тени, как искры.
«Тюить! Тюить!» – запищали со всех сторон, и вся стайка поспешно снялась с дерева.
Хорошо, когда светло. Кто-нибудь да заметит врага, и все спасутся. А ночью прикорнут птички под ветвями, спят. Но не спят враги. Бесшумно раздвигая воздух мягкими крыльями, подлетит сова, высмотрит – и цоп! Брызнут во все стороны перепуганные сонные малыши, а двое-трое из них бьются в железных крючьях разбойника. Плохо, когда темно!
С дерева на дерево, с куста на куст пробирается стайка всё дальше в глубь леса. Шмыгают лёгкие птички по всей листве, в самые таинственные уголки забираются.
В середине чащи – толстый пень. На пне – уродливый древесный гриб.
Одна пеночка подлетела совсем близко к нему: нет ли тут улиток?
Вдруг серые веки гриба медленно поднялись. Два круглых глаза зажглись под ними.
Только тут разглядела пеночка круглое, как у кошки, лицо и на нём хищно загнутый клюв.
Испуганно шарахнулась в сторону. «Тюить! Тюить!» – переполошилась стайка. Но никто не улетает. Все собираются вокруг страшного пня:
«Сова! Сова! Сова! На помощь! На помощь!»
Сова только сердито щёлкнула клювом: «Нашли-таки! Поспать не дадут хорошенько!»
А уж со всех сторон слетаются мелкие птахи на тревожный сигнал пеночек.
Накрыли разбойника!
Крошечные желтоголовые корольки спустились с высоких елей. Бойкие синицы выскочили из кустов и смело кинулись в атаку; так и вьются, так и кружат перед самым носом у совы, насмешливо кричат ей:
«Ну-ка, тронь, ну-ка, поймай, догони, схвати! Попробуй-ка при солнышке, подлая ночная разбойница!»
Сова только клювом щёлкает и хлопает глазами: днём что она может сделать?
А птицы всё прибывают и прибывают. Писк и шум пеночек и синиц привлёк в чащу целую стаю смелых и сильных лесных ворон – голубокрылых соек.
Перепугалась сова, взмахнула крыльями – и наутёк! Уноси ноги, пока цела; забьют сойки клювами.
Сойки за ней. Гнались, гнались, пока совсем из лесу не выгнали.
Будут эту ночь спокойно спать пеночки: после этакой трёпки сова не скоро решится вернуться на старое место.
Вечером поздно возвращался охотник из леса в деревню. Дошёл до овсяного поля, глядит: что такое там, в овсе, тёмное ворочается?
Скотина разве забрела куда не следует?
Пригляделся – батюшки, медведь в овсе! Лежит на брюхе, передними лапами загрёб колосья в охапку, поджал под себя и сосёт. Развалился, посапывает от удовольствия; видно, по вкусу ему овсяное молочко.
У охотника пули с собою не случилось. Дробь одна мелкая (на птицу ходил). Да парень храбрый был.
«Эх, – думает, – была не была: пальну в воздух. Не давать же Топтыгину колхозников разорять. Если не ранить, он не тронет».
Приложился – как бахнет над самым ухом зверя!
Мишка от неожиданности как подскочит! У края полосы тут хвороста куча была, так мишка через неё птицей перемахнул.
Кубарем, через голову, опять на ноги – и в лес без оглядки.
Посмеялся охотник над мишкиной храбростью и домой пошёл.
А наутро думает: «Дай погляжу, много ли Топтыгин овса намял на полосе?» Пришёл на место и видит: с перепугу у мишки живот расстроился – так след и тянется в лес.
Вчера над озером у нас разыгралась метелица. Лёгкие белые хлопья носились в воздухе, опускались к воде, опять поднимались, кружились, сыпались с высоты. Небо было ясное. Солнце пекло. Жаркий воздух тихонько струился под его раскалёнными лучами; ветра и в помине не было. Но над озером бушевала метелица.
А утром сегодня всё озеро и его берега усыпаны хлопьями сухого мёртвого снега.
Странный это снег: он не тает под горячим солнцем, не сверкает искринками под его лучами; он тёплый и хрупкий.
Мы пошли посмотреть его и, когда подошли к берегу, увидели, что это не снег совсем, а тысячи, тысячи маленьких крылатых насекомых – подёнок.
Вчера они вылетели из озера. Целых три года они жили в тёмной глубине. Они были тогда безобразными маленькими личинками и копошились в иле на дне озера.
Питались они гнилой, вонючей тиной и никогда не видели солнца.
Так прошло три года – целая тысяча дней.
И вот вчера личинки вылезли на берег, скинули с себя отвратительные шкурки-личины, расправили лёгкие крылышки, распустили хвосты – три тонкие длинные ниточки – и поднялись в воздух.